Его считали блаженным, странным, юродивым. Он ходил в одиночку по аллеям парка, сторонился шумных компаний, шарахался от автомобилей.
Сочинял стихи. Или записывал в записную книжку: «Дай грешнику власть - он праведников будет мучить и казнить. Дай праведнику власть – он грешников будет мучить и казнить и заставлять делать то, что угодно ему, а не грешникам. Тоже. Дай гонимому власть - он гонителя будет мучить и преследовать всех инакомыслящих».
«Человек божий», не от мира сего, Леонид Васильевич Сидоров знал английский, немецкий, французский, итальянский, испанский, греческий, латынь, польский, болгарский, чешский. Глубоко верующий человек, молился в своих стихах о том, кто убит и «том, кто убил» и даже о том, «кто в тоске себя жизни лишил», писал в стихотворении «Когда стою за службой в храме» вот что (простите длинную цитату):
Не тех, кто пребывает в славе,
Среди похвал, наград, венков, -
Молюсь за тех, что спят в канаве,
Среди крапивы, лопухов:
(...)
Охрани их от юстиции
От суда и от милиции,
От толпы сокрой язвительной,
От жены избавь язвительной,
Пошли Ангелов Хранителей,
Дай им тихих покровителей!
Лопухи им дай, крапивушку,
Дай им ласковую ивушку,
И густую дай им травушку,
Мир и тихую канавушку.
Не верни их к пошлой трезвости,
Полной гадости и мерзости,
Милость им свою пролей,
Все прости и пожалей.
Пусть сокроет их крапивушка,
Пусть наклонится к ним ивушка...
А когда уйдут все силушки,
Когда будут уж в могилушке,
Не пошли их на мучения,
Дай им полное забвение,
Без спасенья дай спасение.
Ведь они же безрассудные!
Пусть же будут неосудные.
В единственную, насколько я знаю, его книжку, которая вышла в 1998 году («Храни в сердце печаль...»), вошли стихи и поэмы, воспоминания о нем, а также «Случаи из жизни и сны». Устные рассказы – нечто среднее между анекдотом и легендой. Между историями, приписываемыми Хармсу и житиями святых. Впрочем, стоит ли делать между ними разницу – еще вопрос.
Однажды он помолился о упокоении души царя Иоанна Грозного. И вот снится ему сон, в котором он будто бы говорит царю: «Я за Вас молюсь». А Иоанн Грозный будто отвечает: «За меня хошь молись, хошь не молись, а вот за мого отца помолись». – « А как его звать?» – «Мово отца звать, как и твово».
Примечание 2010 года. Рецензия. Написана, когда я еще в «КО» работал, там же, наверное, и опубликована, хотя, возможно, что не там, а как раз в «Экслибрисе». Во всяком случае Саша Вознесенский цитировал оттуда фрагмент про Ивана Грозного. Свою-то газету, «Экслибрис», он, может, еще и читал (хотя бы готовя текст к публикацию), а чтоб – другую... Сомнительно. Но книжку мне дала корректорша из «КО», принесла она ее из какой-то церкви (или церковной лавки, не помню), говорит: посмотри. Я посмотрел и обомлел. Даже искал потом книжку Сидорова (ее экземпляр, разумеется, ей же и вернул) по разным церковным лавкам, да нигде не нашел.
Кстати, насчет корректорш. Наверное, правильнее говорить корректор? Но уж больно не нравится мне такое согласование: корректор дала, врач сказала и пр. И – еще раз кстати – снова про корректорш. Уже когда я работал в «НГ», забрел как-то в «КО». Чей-то юбилей, может, самой газеты, может, кого-то, может, просто с книжной ярмарки на ВДНХ туда с бывшими коллегами завалился – срывать им подготовку очередного номера. Ну, и, утомившись, уснул. Во всяком случае, как уходил - не помню. Костя Мильчин (он и со мной в «КО» работал, и тогда еще там служил) потом рассказал. Нормально вы, говорит, ушли. Я за вами с Региной (тоже корректорша из «КО», но – другая) до самого метро «Рижская» шел, хотя ты, кажется, и свернул по дороге на электричку. Ровно, говорит, вы шагали. Как солдаты. Хотя ты и падал все время. Зато всю дорогу лишь про Щуплова и говорили. О Щуплове – третий раз кстати – здесь тоже будет. Конец примечания.
След. глава называется "КОНДУКТОР ЧИСЕЛ, КАЗАК-ОБЭРИУТ. Николай Олейников"