- Сущевский вал, - объясняю ему как до службы моей добраться, - мимо стройки…
- Щупловский вал? – восторженно переспрашивает, - Круто!
А сам Александр Щуплов, мой тогдашний начальник, брутальных поэтов, сермяжных русских писателей вроде Сергея Дмитренко любил не очень. Они, бывало, придут, принесут ему водки и сала, начнут крякать, пердеть и страстно, в предвкушении выпивки, почесываться. Нежный Щуплов постоит, посмотрит, скажет тоскуя: «Ну, ты тут, Лесин, бухай, а я пойду поработаю». И – в корректорскую, показывать тамошним девушкам новые панталоны.
Так и с Терехом было. Только он, по-моему, не все, что надо, принес в тот раз. Или стихов не взял, или еще что-то. Короче, дня через два встретились мы на тушинском вещевом. Он с приятелем был, а я уже и водку литровую присмотрел, погаже. Они «Беломор» купили, заговорщицки улыбаясь, а у меня уже и Александр Анатольевич Кулынин, русский электрик, с завода освободился.
Пошли на Самый Красивый Водопад В Мире. Рок-музыканты, восхищаясь, нарркотики курят, мы с Сашей спим пьяные по берегам. Вокруг – собаки, милиция, баржи и шлюзы. Стихи Терех потерял, конечно, (печатали мы потом то, что мне Соловьев по памяти в телефон надиктовал) Александр Анатольевич плакал, сморкался в остатки «Беломора», курил не обнаркоченную его часть. Я, по традиции, поссорился с экипажем баржи, плывшей по каналу им. Москвы.
Они мне: «Сворачивай, на хуй, к берегу – задавим в пизду!»
Я, спя и плывя: «Бе-е-е… ме-е-е….»
Хорошее было лето!
А теперь, спустя чуть ли не десять лет, снова Терех звонит: стихи, мол, новые написал.
И что мне теперь с ними делать?