Через триста лет земляне
Через триста лет земляне
На далекую Венеру,
Обустраивать Россию
На Венеру улетят.
Или, может, на Юпитер,
На планету Попа с ручкой
Или даже на Сатурн.
Там построят Нью-Коломну,
Нью-Одессу и Нью-Лондон,
Нью-Капотню, Нью-Мытищи,
Нью-Нью-Йорк и Васюки.
Полетят толпою дружной
Узкоглазые земляне.
А других уже не станет
После мирной-то войны:
Ваххабиты-феминистки
Всех людей поубивали,
А потом друг друга съели.
Слава, слава КНР.
Ну, короче, полетели
Все, кто выжил:
Два еврея.
И корейцы, и индийцы,
И вьетнамцы, и японцы,
Даже два американца:
Рабинович и Гольфстрим…
Все, кого спасли китайцы,
Те, короче, и остались.
В смысле, те и улетели.
А остался только я.
Через триста лет немолод,
Стану я совсем немолод.
По Большой иду Полянке,
Ни аванса, ни пивной.
Нет пивной с названьем Омут
На Большей уже Полянке,
Впрочем, Омут ведь закрыли
Даже раньше. Ничего.
Ничего уж не осталось
На Мясницкой, на Покровке,
Нет на площади Колхозной
Совершенно ничего.
Я иду, моя планета
Глупо катится куда-то.
А точней, сказать, летит.
Я в метро. Сажусь на поезд.
Сам рулю (один остался).
По зеленой ветке еду
Прямо к Соколу, друзья.
Ну а там – три чебуречных.
Возле церкви бар Бандюга.
А напротив, если хочешь,
Можно мирно приземлиться
В тихой рюмочной «100 грамм».
Через триста лет земляне
Улетят, а я на Сокол,
Я пойду бухать на Сокол,
Я из тех, «кто оглянулся»,
Кто, товарищи, со мной?
На далекую Венеру,
Обустраивать Россию
На Венеру улетят.
Или, может, на Юпитер,
На планету Попа с ручкой
Или даже на Сатурн.
Там построят Нью-Коломну,
Нью-Одессу и Нью-Лондон,
Нью-Капотню, Нью-Мытищи,
Нью-Нью-Йорк и Васюки.
Полетят толпою дружной
Узкоглазые земляне.
А других уже не станет
После мирной-то войны:
Ваххабиты-феминистки
Всех людей поубивали,
А потом друг друга съели.
Слава, слава КНР.
Ну, короче, полетели
Все, кто выжил:
Два еврея.
И корейцы, и индийцы,
И вьетнамцы, и японцы,
Даже два американца:
Рабинович и Гольфстрим…
Все, кого спасли китайцы,
Те, короче, и остались.
В смысле, те и улетели.
А остался только я.
Через триста лет немолод,
Стану я совсем немолод.
По Большой иду Полянке,
Ни аванса, ни пивной.
Нет пивной с названьем Омут
На Большей уже Полянке,
Впрочем, Омут ведь закрыли
Даже раньше. Ничего.
Ничего уж не осталось
На Мясницкой, на Покровке,
Нет на площади Колхозной
Совершенно ничего.
Я иду, моя планета
Глупо катится куда-то.
А точней, сказать, летит.
Я в метро. Сажусь на поезд.
Сам рулю (один остался).
По зеленой ветке еду
Прямо к Соколу, друзья.
Ну а там – три чебуречных.
Возле церкви бар Бандюга.
А напротив, если хочешь,
Можно мирно приземлиться
В тихой рюмочной «100 грамм».
Через триста лет земляне
Улетят, а я на Сокол,
Я пойду бухать на Сокол,
Я из тех, «кто оглянулся»,
Кто, товарищи, со мной?