Душою и помыслом чист.
Подходит, изрядно шатаясь,
Ко мне престарелый чекист.
- Разбавлю вам водочку Клинским?
- Конечно. Давайте налью?
И тут он заплакал: - Дзержинским
Сгубили всю душу мою.
Какой здесь был памятник, парень…
- Да помню я памятник ваш…
- Подвиньтесь, товарищ, не барин, -
Еще подгребает алкаш.
Чекиста стошнило в газету.
(Не вся еще пропита честь.)
- Скажу я тебе по секрету:
А памятник все-таки есть.
Ты помнишь, как Ельцин кровавый,
Оставив позорный редут,
Вином упиваясь и славой,
Его демонтировал тут?
И толпы кричали: «На свалку!»,
Впадая в бессовестный раж…
- А мне вот Дзержинского жалко, -
Встревает приблудный алкаш. –
Красивый был памятник все же.
И в целом – сюжет бытия…
Гляжу: даже слезы по роже.
- Красивый, - вздыхаю и я.
Чекист оживился, руками
Взмахнул и рюмаху махнул:
- Давно уже памятник с нами,
Хотя уж не с нами Кабул.
Не красный, не белый, а синий,
Невидим, а все же магнит,
Дзержинский во славу России
Напротив Лубянки стоит.
Раз в год, в час назначенный, лунный,
Когда почивает страна,
Он виден всего лишь секунду,
Зато из любого окна.
По слухам, жрецы и путаны
Пытались, и даже не раз,
Опять здесь поставить фонтаны,
Как в лютую царскую власть.
Но только не вышло! Потерю
Никто не вернет никому…
И я ему, знаете, верю.
Понять бы еще - почему.