Римейк из Саши Черного
Называл ее Пенелопой.
Бредил ее трусами.
Хотелось быть ее жопой.
На лобке волосами.
Хотелось быть ее ложкой.
Лесбиянкой-подружкой.
Еще ее мандавошкой.
И пивной ее кружкой.
Хотелось быть ее калом.
Или ее слюною.
Покорным ее вассалом.
Вечным ее слугою.
Случилось, увы, иначе.
И не слились два тела.
Но он не зашелся в плаче.
Ведь она озверела.
То горькое испытанье
Стало ему наукой.
Она оказалась дрянью,
Политической сукой.
Она-то казалась робкой.
А оказалась пылкой.
Отчаянной гомофобкой,
Яростной педофилкой.
И либералкою склизкой.
И патриоткой грязной.
А также и экстремисткой,
А еще несогласной.
Вот так бывает порою.
Желанье куда-то делось
Быть ее уткой ночною.
Ничего не хотелось.
Ни кружкой ее, ни ложкой.
И ни мочой с трусами.
И ни ее мандавошкой,
Жопою с волосами.
Будьте бдительны, хилые,
Сильные, словно волки:
Только нашистки милые!
Только едросомолки!
Бредил ее трусами.
Хотелось быть ее жопой.
На лобке волосами.
Хотелось быть ее ложкой.
Лесбиянкой-подружкой.
Еще ее мандавошкой.
И пивной ее кружкой.
Хотелось быть ее калом.
Или ее слюною.
Покорным ее вассалом.
Вечным ее слугою.
Случилось, увы, иначе.
И не слились два тела.
Но он не зашелся в плаче.
Ведь она озверела.
То горькое испытанье
Стало ему наукой.
Она оказалась дрянью,
Политической сукой.
Она-то казалась робкой.
А оказалась пылкой.
Отчаянной гомофобкой,
Яростной педофилкой.
И либералкою склизкой.
И патриоткой грязной.
А также и экстремисткой,
А еще несогласной.
Вот так бывает порою.
Желанье куда-то делось
Быть ее уткой ночною.
Ничего не хотелось.
Ни кружкой ее, ни ложкой.
И ни мочой с трусами.
И ни ее мандавошкой,
Жопою с волосами.
Будьте бдительны, хилые,
Сильные, словно волки:
Только нашистки милые!
Только едросомолки!